Мимо туманно, в редком солнце, проскальзывали громоздкие здания, а справа была темная вода реки.
— Мне домой пора, — сказала Алена. — Отвези меня домой.
— Отвезу, — сказал Кирилл, — что нам стоит. Только я дорогу не найду, ты уж прости. Долго поедем — всю ночь.
— Всю ночь — не надо.
Кирилл остановил машину возле парапета, достал сигареты, зажег спичку, прикурил. Протянул руку через ее колени и открыл дверцу. Она сначала отшатнулась, но он просто открыл дверцу, чтобы дать воздух в эту консервную банку.
А уже вечерело, воздух потемнел, и расточительный московский начальник, главный по электричеству, пустил ток фонарям.
Они тихонько сидели, как мыши в норе.
— Расскажи о себе. Чем ты занимаешься? — попросила Алена.
— Я слесарь. Мне двадцать семь лет. Кончил школу с трудом. Потом, конечно, в армии служил. Друзья у меня тоже заводские, вместо диплома у каждого по две руки. Но если нормальные руки, то это немало…
Он на мгновение вспомнил Егорова, и мастера, и Ваню Иванова, дружески всплыли они перед ним из небытия; зубы скалил Ваня Иванов, Егоров широко разводил руками, объяснялся про деревню, куда он поедет на пенсию. Но Алене он не мог рассказать про своих друзей, она не так поймет или совсем ничего не поймет. Рядом сидит, но не с ним, она как раз из той жизни, куда ему, может быть, нет ходу, и оттуда ее увести он, наверное, не в силах. Да и не станет такая девушка с ним быть, уведенная оттуда, захиреет.
Может, это все и не так, но сейчас это так.
Он Алене не глянулся и никогда не глянется. Другие цветы ей нужны на этой поляне жизни. Никогда не поцелует сама. Никогда не закроет пальцами его глаза.
Сразу и полно, и безнадежно ощутил он это, и забился, заскулил в глубокой тьме его души волчонок тоски, той неодолимой тоски, какая приходит к человеку в иные рассудочно-горькие минуты и придавливает к земле, как могильный крест.
— Ты что? — спросила Алена дрогнувшим голосом. — Ты плачешь, Кирилл?
— Я, видать, заболел, Алена. Застудился на ветру.
— Не надо, милый, — сказала она. — Не надо, прошу тебя. Будь умницей. Нельзя так.
Он не испытывал ни унижения, ни злости от холода ее слов, только видел перед собой стену без щелей, через которую не прыгнешь с разбегу — не козел же человек.
Кирилл дал газ и погнал. Теперь он выжимал из машины все, что можно было из нее выжать до отказа.
Но недалеко уехал, потому что там, где набережная переходила в трамвайную линию, из-за угла дома выскочили хохочущие и орущие мальчишки на двухколесных велосипедах, у них была своя игра и своя гонка, а в этот час и в этом месте они встретились с гонкой Кирилла. Он крутнул на парапет и врезался в бетонную тумбу. Успел крикнуть Алене: «Упрись ногами!»
От удара на мгновение потерял из виду белый свет, и сумеречную Москву, и реку, а когда зрение прояснилось, то он увидел, что Алена цела.
Она была совсем целехонька и трясла, щипала его за плечо.
— Кирилл, Кирилл, — слышал он. — Да господи, Кирилл! Очнись!
— Да, — сказал Кирилл. — Я тут. Все отлично. С добрым утром.
Вскоре подъехал милиционер на мотоцикле. Кирилл как раз разглядывал то, что осталось от машины. Корпус спереди сплющился, а сзади, наоборот, расползся колесами в разные стороны. Чудовищная линия пересекала кузов от треснувшего переднего стекла до нижней рамы.
— Это уже не автомобиль, — сказал сержант, — это скелет. Попрошу ваши документы.
— Документы дома, — ответил Кирилл. — В другом пальто.
— А что произошло?
— Ничего не произошло. Дети тут вертелись какие-то. Но теперь их вроде нет.
— Да, их нет, — согласился сержант, на всякий случай оглядевшись по сторонам. — Вам придется проехать со мной в отделение.
— Конечно, придется. До свиданья, Алена. Прощай!
Алена приблизилась.
— Вы тоже находились в машине? — спросил сержант.
— Да, находилась.
— А еще кто-нибудь был?
— Не был, никто не был, — ответил Кирилл. Его неожиданно затрясло от смеха. Это не истерика была, нет. Уж очень смешон и уродлив был его новый автомобиль, как лягушка, как расплющенная лягушка.
Он погрузился в мотоциклетную коляску, махнул рукой. Алена стояла, робко улыбаясь ему, удивительная, желанная женщина. Несбывшаяся мечта, как, впрочем, и эта лягушка из металла на асфальте, — тоже была несбывшейся мечтой. Но он об этом не жалел, держал себя в руках.
Сержант произвел беглый осмотр места происшествия, что-то занес в блокнотик и взгромоздился на место водителя. Тут Алена шагнула вперед и ловко вспрыгнула на заднее сиденье.
— Вперед, товарищ офицер! — звонко сказала она. — Вперед, в отделение.
— Я не офицер, — поправил милиционер. — Я сержантский состав, девушка.
— Не дури, Алена, — попросил Кирилл. — Иди домой.
— Эх ты, горе луковое. Видите, в какую скверную историю он меня втянул, сержантский состав. Я поеду с тобой, мой друг. Уж такая, видно, дорожка нам выпала — в казенный дом. А так хотелось получить высшее образование.
Она все это тараторила торопясь и весело, а Кирилл внимательно слушал, и сержант с удовольствием слушал, потому что Алена была очень красивая, одетая по моде девушка на длинных ногах.
В отделении Воробьева усадили заполнять протокол, а с Аленой разговорился дежурный капитан, не старый еще мужчина, стройный и в белом кителе. Алена кокетничала с ним напропалую.
— Ужасно, ужасно, товарищ капитан. Представьте, мы с женихом едем не спеша, и вдруг вылетают на велосипедах два пьяных хулигана, как сумасшедшие, наверное, безотцовщина.
— Ну при чем тут безотцовщина? — возразил капитан, покоренный Алениной улыбкой и светом ее прямых глаз.
— Как же при чем? Разве отец купит такому шпингалету взрослый двухколесный велосипед. Он лучше на эти деньги купит портфель. А матери без отцов балуют детишек. Это же типичное явление.
— Бывает, — вздохнул капитан.
Привели задержанного — пьяного на удивление юношу в порванной рубашке, который командирски требовал, чтобы ему предъявили ордер на обыск.
— Без ордера не имеете права, — приказал он. — Проведите меня к генералу. А с вами мне не о чем говорить, — ткнул он пальцем в пожилого старшину, потом увидел Алену и добавил: — Пардон, мадам!
— В камеру пока! — заторопился приказать капитан, и непонятно было, кого в камеру — Кирилла, пьяного парня, а может, невзначай хотел офицер милиции упрятать в камеру всех алкоголиков на свете.
Отделение они покинули около одиннадцати. Капитан долго перепроверял по разным телефонам адрес Воробьева, хотя Алена и навязывала ему свой домашний телефон, и демонстрировала студенческий билет, и улыбалась — ничто капитана не проняло. Он честно нес свою нелегкую службу, а по ней ему было положено верить не девичьим глазам, а документам,
6— Уже второй раз я с тобой в историю влипла, — пожаловалась Алена. — А ведь у меня сессия.
— Да, — сказал Кирилл. — Прости.
Алена посочувствовала:
— Жалко машину, ой? I
— Ничего, — сказал Кирилл, — я ее починю.
— А ее оттуда не украдут, с набережной?
— Кому она нужна, старая рухлядь.
— Бедный, — сказала Алена. — Бедный мальчик.
— Ладно, прощай! — Его охватило тупое равнодушие.
— Ну уж нет, — возразила Алена, — так с порядочными девушками не поступают.
— А как поступают?
— Ты меня проводишь домой.
— Зачем, Алена?
— А я боюсь одна.
— Боишься?
— Конечно, боюсь.
«Она боится, — подумал Кирилл, — в этом все дело».
— Я тоже боюсь, — сказал он. — Тебя боюсь.
Обнял ее, и она не отстранилась.
— Ты чего?! — глупо выдохнул Кирилл. — Ты чего?!
Тело его напряглось, а ноги ослабли, и он пошатнулся, чуть не выронив ее из рук, падая в пропасть. Но один он не мог туда упасть.
— Я рабочий человек, Алена, — пробормотал он, — Мне хитрости неизвестны. У меня вакуумный насос не починен.
— Отпусти руки, — попросила она. — Отпусти меня. Ночь стояла душная, с запахом грозы. Желтые искры, еще не молнии, бесшумно и далеко пронизывали небо. Асфальт задышал и засветился, первые опавшие весенние лепестки вычерчивали по небу белые зигзаги. Все видимое было отчетливо, крупно, твердо, никаких полутонов и теней. Кирилл и Алена, живые и теплые, вдруг одинаково почувствовали чудо своего пребывания в этом нарисованном мире.
— Мне холодно, — сказала Алена, вздрагивая и поеживаясь.
— Дома чайку попьешь.
Он боролся с преступным желанием схватить ее, прижать к себе, не выпускать, потрясти ее, как дерево, чтобы она опомнилась и заметила его рядом.
— Поверь, — сказала Алена, — я очень сожалею, что так вышло. И с машиной, и вообще. Не надо было звонить.
— Больше не позвоню.
